Анна Ахматова РЕКВИЕМ 1935-1940 ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ В страшные годы ежовщины я провела
семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то
"опознал" меня. Тогда стоящая за мной женщина с
голубыми губами, которая, конечно, никогда не слыхала
моего имени, очнулась от свойственного нам всем
оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом): - А это вы можете описать? И я сказала: - Могу. Тогда что-то вроде улыбки
скользнуло по тому, что некогда было ее лицом. 1
апреля 1937 года. Ленинград Нет, не под чуждым небосводом, Не под защитой чуждых крыл, - Я была тогда с моим народом, Там, где мой народ, к несчастью, был. 1961 ПОСВЯЩЕНИЕ Перед этим горем гнутся
горы, Не течет суровая река, Но крепки тюремные
затворы, А за ними "каторжные
норы" И смертельная тоска. Для кого-то веет ветер
свежий, Для кого-то нежится закат
– Мы не знаем, мы повсюду те
же, Слышим лишь ключей постылый скрежет Да шаги тяжелые солдат. Подымались как к обедне ранней, По столице одичалой шли, Там встречались, мертвых бездыханней, Солнце ниже, и Нева туманней, А надежда все поет вдали. Приговор… И сразу слезы хлынут, Ото всех уже отдалена, Словно с болью жизнь из
сердца вынут, Словно грубо навзничь
опрокинут, Но идет…
Шатается… Одна. Где теперь невольные
подруги Двух моих осатанелых лет? Что им чудится в сибирской
вьюге, Что мерещится им в лунном
круге? Им я шлю прощальный мой
привет. март 1940 ВСТУПЛЕНИЕ Это было, когда улыбался Только мертвый, спокойствию рад. И ненужным привеском болтался Возле тюрем своих Ленинград. И когда, обезумев от муки, Шли уже осужденных полки, И короткую песню разлуки Паровозные пели гудки. Звезды смерти стояли над нами, И безвинная корчилась Русь Под кровавыми сапогами И под шинами черных марусь. Уводили тебя на рассвете, За тобой, как на выносе шла, В тесной горнице плакали дети, У божницы свеча оплыла. На губах твоих холод иконки, |
Смертный пот на челе… Не забыть! – Буду я, как стрелецкие женки, Под кремлевскими башнями выть. 1935. Осень. Москва Тихо льется тихий Дон, Желтый месяц входит в дом, Входит в шапке набекрень. Видит желтый месяц тень. Эта женщина больна, Эта женщина одна, Муж в могиле, сын в тюрьме, Помолитесь обо мне. Нет, это не я, это кто-то другой страдает, Я бы так не могла, а то, что случилось, Пусть черные сукна покроют, И пусть унесут фонари… Ночь. Показать бы тебе, насмешнице, И любимице всех друзей, Царскосельской веселой грешнице, Что случится в жизни твоей – Как трехсотая с передачею, Под Крестами будешь стоять И своей слезою горячею Новогодний лед прожигать. Как тюремный тополь качается, И ни звука – а сколько там Неповинных жизней кончается… 1938 Семнадцать месяцев кричу, Зову тебя домой, Кидалась в ноги палачу, Ты сын и ужас мой. Все перепуталось навек, И мне не разобрать Теперь, кто зверь, кто человек И долго ль казни ждать. И только пышные цветы, И звон кадильный, и следы Куда-то в никуда. И прямо мне в глаза глядит И скорой гибелью грозит Огромная звезда. 1939 Легкие летят недели. Что случилось, не пойму, Как тебе, сынок, в тюрьму Ночи белые глядели, Как они опять глядят Ястребиным жарким оком. О твоем кресте высоком И о смерти говорят. 1939. Весна ПРИГОВОР И упало каменное слово На мою еще живую грудь. Ничего, ведь я была
готова, Справлюсь с этим
как-нибудь. У меня сегодня много дела: Надо память до конца
убить, Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить. А не то… Горячий шелест
лета, Словно праздник за моим
окном. Я давно предчувствовала
этот Светлый день и опустелый
дом. 1939. Лето. Фонтанный
Дом |
К СМЕРТИ Ты все равно придешь –
зачем же не теперь? Я жду тебя – мне очень
трудно. Я потушила свет и отворила
дверь Тебе, такой простой и чудной. Прими для этого какой угодно вид, Ворвись отравленным
снарядом Иль с гирькой подкрадись,
как опытный бандит, Иль отрави тифозным чадом. Иль сказочкой, придуманной
тобой И всем до тошноты
знакомой, – Чтоб я увидела верх шапки
голубой И бледного от страха
управдома. Мне все равно теперь.
Клубится Енисей, – Звезда полярная сияет. И синий блеск возлюбленных
очей Последний ужас застилает. 19 августа
1939. Фонтанный
Дом Уже безумие крылом Души закрыло половину, И поит огненным вином И манит в черную долину. И поняла я, что ему Должна я уступить победу, Прислушиваясь к своему Уже как бы к чужому бреду. И не позволит ничего Оно мне унести с собою (Как ни упрашивать его И как ни докучать
мольбою): Ни сына страшные глаза – Окаменелое страданье, Ни день, когда пришла гроза, Ни час тюремного свиданья, Ни милую прохладу рук, Ни лип взволнованные тени, Ни отдаленный легкий звук
– Слова последних утешений. 4 мая 1940 РАСПЯТИЕ "Не рыдай мене, мати, Во гробе сущу". 1 Хор ангелов великий час восславил, И небеса расплавились в огне. Отцу сказал: "Почто меня оставил!" А матери: "О, не рыдай мене…" 2 Магдалина билась и рыдала, Ученик любимый каменел, А туда, где молча мать стояла, Так никто взглянуть и не посмел. ЭПИЛОГ 1 Узнала я, как опадают лица, Как из-под век выглядывает страх, Как клинописи жесткие страницы Страдание выводит на щеках, Как локоны из пепельных и черных Серебряными делаются вдруг, Улыбка вянет на губах покорных, И в сухоньком смешке дрожит испуг. И я молюсь не о себе одной, А обо всех, кто там стоял со мною И в лютый холод, и в июльский зной Под красною ослепшею стеною. |
2 Опять поминальный приблизился час. Я вижу, я слышу, я чувствую вас: И ту, что едва до окна довели, И ту, что родимой не топчет земли, И ту, что, красивой тряхнув головой, Сказала: "Сюда прихожу, как домой". Хотелось бы всех поименно назвать, Да отняли список, и негде узнать. Для них соткала я широкий покров Из бедных, у них же подслушанных слов. О них вспоминаю всегда и везде, О них не забуду и в новой беде, И если зажмут мой измученный рот, Которым кричит стомильонный
народ, Пусть так же они поминают меня В канун моего погребального дня. А если когда-нибудь в этой стране Воздвигнуть задумают памятник мне, Согласье на это даю торжество, Но только с условьем – не ставить
его Ни около моря, где я родилась: Последняя с морем разорвана связь, Ни в царском саду у заветного пня, Где тень безутешная ищет меня, А здесь, где стояла я триста часов И где для меня не открыли засов. Затем, что и в смерти блаженной
боюсь Забыть громыхание черных марусь. Забыть, как постылая
хлопала дверь И выла старуха, как раненый зверь. И пусть с неподвижных и бронзовых
век, Как слезы, струится подтаявший
снег, И голубь тюремный пусть гулит вдали, И тихо идут по Неве корабли. 1940, март (С магнитофонной записи
авторского чтения "Реквиема", сделанной в 1965 году). "ПЕТЕРБУРГ
ЛИТЕРАТУРНЫЙ" http://www.piter-lit ru/ |